И он отправился в путь. Солнце уже начало опускаться, но жара была по-прежнему невыносима, и с каждой секундой, казалось, воздух становился только горячее. Однако Микулов все же начал восхождение, чтобы достичь вершины засветло и приготовиться к ночи молитв и медитации, которую он проведет вблизи обители богов. Он не задумывался о том, чтобы набрать воды, так как выбранный им путь проходил вблизи ручья, впадавшего в пруд у его стоянки.
Гачев не преминул при каждом удобном случае напоминать Микулову, что тот не приготовился к подъему как следует.
Сначала Микулов был уверен, что во время восхождения не будет отдаляться от ручья. По мере того как он поднимался все выше, от жары и усталости у него пересохло во рту. Росло искушение вернуться, но стоило оглянуться и увидеть, насколько далеко внизу осталось укрытие, как он решился продолжать подъем. Вершина была уже совсем близко.
— Вот глупость! И зачем такие трудности?
Микулов не обращал внимания на слова непрошеного спутника. У него начало сбиваться дыхание.
— Так ты мало чего добьешься, кроме безвременной смерти.
Казалось, каждый камень норовил вывернуться из-под ноги, а взамен так и подворачивались трещины — того и гляди, оступишься и повредишь что-нибудь.
— Глядя на тебя, боги разве что посмеются.
Палящие лучи солнца и изнеможение сил от подъема так ослабили Микулова, что он опасался стать жертвой этих опасных скал. Любой перелом означал, что придется использовать мантру исцеления раньше времени, а значит, она не поможет ему в по-настоящему критической ситуации.
— Тысяча и один бог ни на что не годны.
Услышав это непростительное оскорбление, Микулов уже собирался поддаться ярости и ответить обидчику, но тут ему вспомнилась одно из вечных поучений Веденина: «Боги во всем, что нас окружает. И материальный мир, и души людей — их вотчина». Если так, то гнев Микулова, который дал ему силы возражать Гачеву, тоже был проявлением воли богов. Эту энергию можно было направить в нужное русло, и негоже расходовать ее на отместку за обиды. «Не борись с гневом и не отрекайся от него. Прими его, используй его».
Черпая силы из этого нового источника, Микулов начал подниматься дальше.
Он достиг вершины уже в темноте, очутившись на крутом выступе. Он так ослаб, что не мог тратить время на подготовку к ночлегу. Прищурив воспалившиеся глаза, он отполз от края достаточно далеко, чтобы не свалиться, и рухнул прямо на камень.
Он проснулся в темноте, потому что замерз. Судя по тому, как онемели руки и ноги, во сне он даже не шевельнулся. Открыть глаза с первой попытки не вышло, но когда все же получилось, он увидел присевшего на камень неподалеку Гачева. Тот лишь качал головой и — слава богам! — хранил молчание. Когда на горизонте показались первые лучи солнца, окрасившие край неба голубым, Микулов попытался подняться, но не сумел: сон не смог развеять его изнеможение. Лежа под открытым небом, Микулов обдумывал сложившееся положение. Солнце скоро должно было взойти, а он вообще ничего не чувствовал, как будто все части тела отрезало. Как ни странно, но этим утром он даже не испытал привычное желание сходить по нужде. Это был дурной знак. Его тело исчерпало запас воды, необходимый, чтобы выжить в горах. Он не подготовился к этим экстремальным условиям как полагается. Он вспомнил мрачные пророчества Веденина: «Ты потерпишь крах, не успев отправиться в путь». Микулов безмолвно выругал себя.
— Да, ты глупец, — вторил Гачев мыслям Микулова. — Настоящий глупец.
Микулов вновь ощутил приступ гнева.
«Он хочет, чтобы я потерпел неудачу», — подумал он, но вместо того, чтобы дать гневу выплеснуться наружу, он воспользовался им. Несмотря на сильную боль во всем теле, Микулов заставил себя встать на ноги. Поднявшись, он ощутил, как первые лучи рассвета коснулись лба.
Он подождал, пока головокружение не прошло, посмотрел вниз и взглянул на конверт. Все семь дней он бережно хранил послание в кармане, и сейчас не помнил, как достал его. Дрожащими пальцами он пытался справиться с восковой печатью и вскрыть конверт. Ему даже стало неловко, что на это ушло так много сил. Он закрыл на мгновение глаза, а затем развернул бумагу, чтобы прочесть указания.
В глубине.
Микулов вдруг почувствовал себя таким усталым, что даже не рассердился. На бумаге было начертано только одно слово? «В глубине» — это никакое не указание. Должно быть, произошла какая-то ошибка. Возможно, наставники оплошали и всучили ему конверт, предназначавшийся другому послушнику, выполнявшему какое-то рутинное поручение. Сейчас какой-нибудь незадачливый мальчик вместо обыденного поручения недоуменно изучает подробные инструкции, составленные для отправившегося в пустошь Микулова. Это была катастрофа, в результате которой он вполне мог навсегда остаться на этой вершине, не помня себя от гнева и замешательства. Микулов подавил приступ смеха. Беспомощное хихиканье лишь спровоцирует Гачева.
Он не осмеливался гневить богов. Это послание не могло быть ошибкой. Он напряг ум, стараясь понять, как странное предписание согласовывалось с его текущим положением. Вероятно, он что-то не учел.
«В глубине».
«Но в глубине чего?»
Стоило Микулову мысленно задать этот вопрос, как в поле его зрения попал затененный зев пещеры. Он располагался немного ниже — примерно в полусотне шагов на склоне противоположной вершины. Выступая из скалы, вход в пещеру манил его. Он был в ширину не более вытянутой руки, а сверху его украшала арка, искусно вырезанная в камне.
«В глубине».
Откуда наставникам было знать, что он взойдет именно на эту гору? Они же не говорили ему, куда отправляться. В пути его вел только его же собственное чутье.
Невольно Микулов вспомнил слова Веденина, сказанные ему еще в детстве: «То, что тебе кажется чутьем, на самом деле божественное вмешательство». Неужели его шаги направлял глас богов, которому он внимал, сам того не замечая? И если так, то, вероятно, его наставники тоже восприняли божественное послание и приготовили этот конверт, не понимая, какое значение он будет иметь для проходящего испытание послушника.
Но каменная арка не дала ответа на вопрос Микулова. Лучи утреннего солнца, освещавшие склон, быстро нагрели камень. Он понял, что этот день будет еще жарче предыдущего. Было ли это волей богов, вознамерившихся покарать его, или просто слепым случаем, но Микулов знал, что в пещере можно, по крайней мере, спастись от зноя.
Борясь с непомерной усталостью в едва слушавшихся мышцах, Микулов неловко начал спускаться. Добраться до входа в пещеру ему скорее помогла сила тяжести, а не воли. Не зная, что ждет его во тьме, Микулов двинулся вперед и позволил мгле поглотить себя. В глубине…
То, что Гачев не стал заходить в пещеру, почти не вызвало у него недоумения.
Он продвигался все глубже, и то, что видел вокруг, нельзя было назвать иначе как непостижимым. Эти своды просто не могли быть настоящими. Они были вырублены — нет, скрупулезно вырезаны — в толще камня. Это было просто невероятно. Но еще удивительнее было то, что он еще мог видеть, хотя зашел уже очень глубоко. Сначала, спускаясь по грубо высеченным ступеням, Микулов предположил, что стены просто отражают вглубь пещеры солнечный свет. Но преодолев не менее сотни ступеней, он понял, что это не так. Яркие лучи, освещавшие вершину, не проникли бы так глубоко, и даже потаенные шахты и расщелины не могли объяснить столь удивительное освещение. Наконец перед ним простерся длинный и прямой коридор, и Микулов понял, что свет действительно не проникал снаружи. Впрочем, то, что открылось его взору, было еще более поразительно: сами стены излучали мягкое свечение.
«Что же это за место?» — мысленно спросил себя Микулов. Он внимательно изучил каменные стены. Свет действительно тек по ним, точно кровь по жилам. Яркое мерцание подчинялось единому ритму, стучавшему в унисон с его сердцем.
«Куда меня занесло?»
Микулов спрашивал себя, как можно было соотнести увиденное с его представлениями о поведении богов.
«Я знаю, что боги общаются с нами при помощи знамений, воплощенных в природе и человеческих делах. К тому же божественная энергия пропитывает все сущее», — думал он, а происхождение света, бегущего по стенам, явно было божественным. Следовательно, эти ступени и коридор, высеченные людьми, тоже были проявлением воли богов. Не найдя в этой концепции противоречий, Микулов попытался распознать послание свыше.
Сосредоточиться было трудно, ведь его мучила жажда, нарушая ход мыслей, и хотя он стоял неподвижно, ноги дрожали от напряжения. Лишения, которые ему пришлось претерпеть за семь дней и ночей, плачевно сказались не только на теле — они повлияли и на его ум. Хотя Микулов приложил огромные усилия, чтобы заглушить неприятные ощущения, он так и не смог сосредоточиться.
Он вновь вспомнил о Гачеве, не понимая, почему тот отстал от него. Чем сильнее он старался расшифровать послание богов, тем больше мысли о бывшем послушнике нарушали его сосредоточение. Гачев предвидел, что Микулов предастся унынию, и целыми днями упивался его горем, так неужели сейчас он откажет себе в удовольствии поглумиться над смятением собрата, обреченного на неудачу?
Микулов повернулся к ведущей наверх лестнице, в конце которой брезжил свет. Вытянув шею, чтобы лучше разглядеть вход, отчасти скрытый выступами камня, Микулов увидел своего мучителя. Тот с мрачным видом стоял в проходе и безмолвно наблюдал. Гачев больше не отпускал колкости и остроты, не старался спровоцировать, а просто молча ждал. Казалось, он хотел преградить путь тому, кто захочет спуститься вслед за обреченным Микуловым.
А может, он собирался не дать Микулову вновь выйти на свежий воздух к свету?
Увидев, как далеко до Гачева, Микулов вдруг осознал, как глубоко в темные недра горы спустился, и испугался. Он помахал Гачеву и указал рукой на ждущую внизу темноту, приглашая спуститься за ним.
Гачев не двинулся с места и только покачал головой.
— Это твое испытание, — сказал он, и слова эти обрушились на Микулова, подобно сильному ледяному ливню. — Я не пойду дальше.
У Микулова в горле встал комок, и он вновь повернулся к коридору. Он еще раз сосредоточился на свете, что, казалось, жил внутри стен. Он не просто видел глазами, но слышал этот ритм, мягкий, как слабый пульс. Изучая стены, Микулов видел и слышал, как пульсация уходит во тьму в конце коридора. Хотя не на такой знак он рассчитывал, Микулов принял знамение: это было приглашение идти дальше. Микулов заставил ноги двигаться и неровно зашагал во тьму, куда его звал пульсирующий свет.
Он думал, что окажется в лабиринте или в зловонных катакомбах, из которых невозможно выбраться. Но вскоре Микулов оказался у входа в пустую комнату, выложенную каменными блоками. Хотя помещение располагалось в самой глубине пещеры и имело только один вход, его стены переливались самыми разными оттенками красного. В одном месте было собрано просто удивительное разнообразие вариаций одного цвета, да таких, каких Микулов не то что не видел прежде, но даже представить себе не мог. Зеленоватый лишайник, которым порос камень, контрастировал и усиливал впечатление от изобилия теплого цвета. Красные светящиеся разводы на стенах начали пульсировать.